2. Мечтай о большем, начинай с малого

Лично я не могу представить ничего более противного, чем творожный сыр. Извините, но я серб и живём мы ради одного вида сыра, называемого каймак. Он потрясающий, он имеет этакую кремовую консистенцию, чем-то похожую на йогурт. Наш сыр не имеет ничего общего с теми полуфабрикатами из Филадельфии, которые вы видите у себя в штатах. Он не производится на фабриках и, как и большая часть сербской еды, богат и на историю, и на холестерол. Говорят, что страны с наиболее сложной историей имеют самую лучшую кухню. Это может объяснить, почему мы, сербы, испытываем некоторую извращённую гордость за то, что, благодаря всем проигранным войнам и иностранным вторжениям, в любом хорошем белградском кафе вы можете найти и турецкую пахлаву, и австрийский захер. Но если мы ищем действительно кровавую историю, то в этом трудно переплюнуть Ближний Восток. И мало в каких других местах люди так сильно увлечены своей кухней. Израильтяне, благослови их бог, обожают творожный сыр. Мне он кажется мерзким и комковатым, но для них он — вся жизнь. Они едят его с омлетом на завтрак и добавляют в салаты для ужина. Однако в 2011 году он стал очень дорогим удовольствием. Это было не единственное, что заметили израильтяне. Щедрая до этого страна уже два десятилетия проходила через сложный процесс приватизации и многие социальные программы были свёрнуты. Десятки тысяч бедных израильтян не могли найти жилье на все более узком рынке недвижимости, который контролировала группа могущественных корпораций, жаждавших снести старые здания и заменить их на сияющие стеклянные высотки.

Как тот, кто сталкивался с владельцами недвижимости, могу сказать, что попытка отстоять доступную стоимость жилья — битва, в которой сложно победить. Вас скорее всего просто отправят на сайт с объявлениями, посоветовав поискать что-нибудь ещё. К тому же, в каждой стране и в каждом городе вы найдёте множество сторонников реновации и развития, так что, пока менее удачливые израильтяне пытались выцепить хоть что-то из немногих предложений с доступной ценой, множество других жителей только пожимало плечами и нахваливало новые блестящие здания, прораставшие повсюду, как сорняки. Даже когда люди, с трудом находившие доступную жилплощадь, возмущались стилю жизни безумно богатых, пользующихся политическими связями мужчин и женщин, которые наслаждались личными самолётами и роскошными клубами, большинство израильтян продолжало утверждать, что, по сравнению с остальным миром, жизнь в Израиле весьма неплоха. Они могли закупаться в Икее каждые выходные, купить последнюю модель плазменного телевизора и периодически путешествовать.

Несколько наглецов, из разряда тех людей без чувства юмора, от которых вы отчаянно пытаетесь отвязаться всю вечеринку, взглянули на все эти новые здания, на подозрительно растущее потребительство, и возопили, что, вне всякого сомнения, революция — это то, что нужно всем израильтянам, что им нужно объединиться и опрокинуть всю эту систему, ну или хотя бы правительство. Но никто не обратил на это никакого внимания. Прямо как в мы в Сербии, эти угрюмые израильтяне, глядя на своё настоящее, были уверены в своём взгляде на будущее. Несмотря на всё, они говорили, что хотят жить в стране, где существует хотя бы базовая подушка безопасности для людей, от которых отвернулась удача. Им нравился свободный рынок, они гордились тем, как много успешных предприятий, особенно в сфере высоких технологий, им удалось создать. Что они ненавидели, так это «свинский капитализм» - термин, появившийся в 2010 и очень быстро разлетевшийся по всей стране. Но, по большей части, они не имели ни малейшего понятия, как это остановить.

Тут-то и появился Ицик Алров. Когда израильтяне думают о своих героях, они представляют мужественных воинов или прекрасных моделей, как Бар Рафаэли, а не тощего ультра-ортодоксального страхового агента, кто сводит концы с концами, подрабатывая певцом в синагогах. Но Алров был умным и решительным человеком. Как и все, он был не в восторге от «свинского капитализма», но понимал: для того, чтобы победить, нужно сделать борьбу значимой для каждого человека, даже для тех, кто был относительно богат. Он знал, что большинство людей не поддержат что-то звучащее слишком устрашающе, например принуждение премьер-министра к отставке или принятие совершенно новой экономической стратегии. Инстинктивно он понимал, что когда ты уверен в своём будущем, ты не готов начинать свою борьбу с тяжёлой и разрушительной битвы. В начале ты — никто. А новички должны начинать с битв, в которых могут победить. Вот почему во всех фильмах Бэтмен в первых сценах охотится за обычными бандитами. Он начинает с простых задач, создаёт репутацию и имя. И только тогда идёт за Джокером. Неважно, насколько важные или большие проблемы тебе надо решить, необходимо начинать с чего-то доступного. Алров понимал, что не сможет сразу снести всю экономическую систему в Израиле. Но он мог предпринять кое-что по поводу творога.

Как и все израильтяне, он любил его до безумия. И, как и все израильтяне, он слишком хорошо знал его историю. Понимая, что сыр был базовой частью рациона большинства людей, правительство субсидировало его производство, поэтому цена не могла подниматься выше определённой отметки. Это позволяло творогу и сыру оставаться доступными. Однако в 2006 году правительство изменило своё мнение. Так же, как и для многих других отраслей и ресурсов, было решено дать рынку определить его цену, и субсидии были отменены. Министр финансов — похожий на на карикатурную версию Санта Клауса полный мужчина с бородой — дал интервью, где высмеял всю эту ситуацию. Нет причин для беспокойства, сказал он тогда, ведь теперь на свободном конкурентном рынке качество обязано улучшаться. В определённом смысле он был прав: всего за четыре года рынок завалили продукты, основанные на творожном сыре «Коттедж». Можно было встретить как классические сыры домашнего производства, так и смеси зернёного творога с йогуртом или другими видами сыров. Что министр забыл сказать людям, так это то, что за отмену субсидий придётся заплатить. Если творожный сыр стоил 4 шекеля (или примерно 1 доллар) в 2006 году, то к моменту, когда Алров искал способы протеста, цена выросла в два раза. Недолго думая, он понял, что недовольство по поводу любимого сыра было прекрасным средством стимулировать перемены.

Алров создал скромную страницу в Фейсбуке, использовав в качестве логотипа фото ложки с сыром «Коттедж». Он дал группе странное имя: «Сыр — это настолько базовый продукт, а сейчас он стоит 8 шекелей. Мы не будем покупать его весь месяц!!!». Он призвал оставить сыр портиться на полках, пока цена не будет снижена, и, с рвением, подобающим религиозному человеку, он сказал, что «если мы не можем преодолеть наше желание покупать сыр, мы никогда не добьёмся снижения цены».

В начале лишь тридцать два человека, большинство из которых были друзьями Алрова, присоединились к его петиции. Но Израиль — небольшая страна, и местный блогер, которого позабавила идея бойкота, взял у Ицика интервью. На следующий день после публикации этого интервью, страница имела девять тысяч подписчиков. Вскоре уже традиционные медиа показали этого необычного героя из рабочего класса, и через некоторое время на станицу в фейсбуке было подписано сто тысяч человек, что очень много для страны с населением в семь миллионов. Алров нашёл схватку, в которой мог победить, а поскольку каждый хочет быть на стороне победителя, число его последователей продолжало расти.

Три или четыре компании, контролировавшие израильский рынок молочных продуктов, сделали то, что делают все большие и влиятельные организации (а так же корпорации, правительства, или диктаторы) — проигнорировали Алрова и его последователей. Пока сырный протест набирал силу, «Тнува» — крупнейший игрок на рынке — анонсировала новый продукт, названный «Закуски из сыра Коттедж». Это был сыр, упакованный в трубочки с небольшими отсеками, содержавшими различные начинки, вроде фруктов или шоколадной крошки. Новый продукт, по словам представителя «Тнувы», «позволяет компании выделить себя на фоне конкурентов, так как она может получать больше денег с потребителя за счёт инноваций». Это было весьма глупое заявление, но в 2011 году «Тнува» чувствовала себя весьма уверенно, так что не особенно беспокоилась по этому поводу.

Но это было ошибкой. Алров понимал, что разговоры о сыре были прикрытием для всех израильтян, кто хотел говорить об экономике, о несправедливости и о приоритетах государства. Большинство людей не совсем понимает, как работает экономика — и моя жена и мой бухгалтер подтвердят, что я сам не до конца понимаю — но все понимают, насколько раздражает тот факт, что цена на один продукт, без которого ты фактически не можешь жить, продолжает постоянно расти без какой-либо причины, кроме как из-за жадности производителя. Люди не хотели инноваций, они хотели дешёвый сыр. Следуя за призывом Алрова, все больше израильтян сделали решительный шаг и отказались от их любимого сыра «Коттедж». Председатель «Тнувы» послала через прессу гневное сообщение, что они не будут снижать цены. Сделав это, она дала протесту именно то, чего ему не хватало — злодея. Разозлённые высокомерием «Тнувы», израильтяне решили проучить компанию. Они не остановились на сыре: теперь и шоколадное молоко — «шоко», любимый продукт всех израильских детей — пылился на полках холодильников супермаркетов, пока ранее лояльные покупатели усмехались и проходили мимо. Никто не пил смузи. Швейцарские сыры поросли плесенью. На перерывах в офисах люди обсуждали свой каждодневный вклад в отказ от молочных продуктов. Это был первый в мире случай политически мотивированной непереносимости лактозы.

И это сработало. Через две недели крупнейшие сети супермаркетов, паникующие из-за заметных потерь выручки, объявили, что все продукты на основе сыра «Коттедж» будут продаваться со скидкой. И, хотя одно это очень сильно снизило цену, если покупатели хотели победить в этой схватке, нужно было заставить склониться саму «Тнуву» и остальных производителей молочной продукции. Почувствовав трещины в своём фундаменте, молочники попытались изобразить добряков. Председатель «Тнувы», используя куда более приветливые выражения, заявила, что сожалеет о том, что не может снизить цены на сыр, и пообещала больше не поднимать цены до конца года. Большинство экспертов ожидали, что этот гамбит сработает, но они сильно недооценивали решимость людей. Алров и все те, кто присоединился к нему, почувствовали, что могут победить и, словно акулы, почувствовавшие вкус крови, продолжили своё давление на компании. Пять дней спустя «Тнува» анонсировала снижение цен до шести шекелей. Протестующие не купились. У них было простое требование - пять шекелей или ничего. И спустя несколько дней победа была за ними. Все производители молочных продуктов один за другим объявили о снижении цен, а сама председатель «Тнувы» объявила о своей отставке.

Но настоящая победа сырного протеста была не в возвращении доступных цен на молочные продукты. Наблюдая за Алровом и его последователями, небольшая группа молодых израильских идеалистов ощутила прозрение. В отличие от Алрова, чьей главной заботой была возможность накормить семью, они были студентами колледжа, которые проходили адвокатскую практику, помогая со случаями социальной несправедливости. Они жили в общежитиях, выходили на демонстрации, читали воодушевляющие книги и писали проникновенные посты в блогах. И это не дало ничего. Но теперь они получили хороший пример, как эти протестные движения могут объединиться во что-то, что действительно может достичь победы. Они увидели важность того, что начинать надо с малого. Как говорил американский писатель и активист Джонатан Козол: «Выбирайте схватки достаточно большие для того, чтобы что-то значить, но достаточно малые, чтобы победить». Выбрав настолько лёгкую цель, Алров дал им недостающий кусочек головоломки. Сейчас, испытав чувство победы, они были готовы принимать более серьёзные сражения. Всего через несколько недель после победы сырного восстания, эти студенты запустили уже свою страницу на Фейсбуке, нацеленную на растущие цены на недвижимость. Они призвали людей брать палатки и располагаться на одном из прекраснейших бульваров Тель-Авива. И, пока у них нет возможности позволить себе недвижимость, жить на улице. Если до этого студентов было легко игнорировать, то теперь к тим присоединились тысячи обычных израильтян. Если это сработало для сыра, то почему не может сработать для жилья? Сотни тысяч людей провели серию массовых демонстраций. И, как и «Тнува», правительство сперва проигнорировало их, потом попыталось отвлечь, потом попыталось пойти на уступки, и в конце концов капитулировало. Был создан комитет, и многие из его рекомендаций были внесены в законы. Из-за того, что какой-то случайный страховой агент начал бороться с ценами на сыр, юные израильтяне оказались намного ближе к победе, которую ещё вчера считали невозможной.

Большая часть успеха любого движения определяется битвами, в которых оно решает сражаться, и многое зависит от того, насколько хорошо оно понимает своего противника. Много веков назад Сунь Цзы отразил эту идею в своём произведении «Искусство войны», рассуждая, как противопоставлять свои сильные стороны слабым сторонам противника.

Я не знаю, читал ли Ганди Сунь Цзы, но из всех сторонников ненасильственной борьбы, о которых я знаю, мало кто использовал эти древние китайские принципы так же хорошо, как он.

А всё потому, что Ганди с самого начала понимал, что вооруженные силы были козырем Британской империи. В этом они были хороши. Даже если бы Ганди не был убеждённым пацифистом, он бы, несомненно, понял, что в случае вооружённого конфликта, британских солдат, вооруженных самым современным оружием в мире, победить будет невозможно. Но тем не менее там, в далёкой Индии, у британцев существовало одно критически слабое место — жто малочисленность. Во всей Индии было всего 100 000 британских солдат контролировали более 350 миллионов индийцев. Но тем не менее, если бы местные крестьяне организовали военную кампанию, их бы просто стёрли с лица земли. А вот если бы они решили активно действовать исключительно мирным способом, то самая сильная карта британцев — их грозная военная сила — не была бы разыграна. Если бы Ганди смог каким-то образом объединить все эти миллионы индийцев под единым ненасильственным знаменем, британцы были бы сокрушены.

Однако, чтобы это произошло, нужна была веская причина. Ганди уже ранее призывал к независимости Индии и говорил о самоопределении индийского народа, но это было слишком абстрактно. Идеалы могут мобилизовать горстку единомышленников-революционеров, но Ганди нужна была целая страна. Для этого ему требовалось что-то конкретное. Нужно было бороться за какое-то дело, которое было бы настолько простым и непротиворечивым, что каждый индиец, независимо от политических взглядов или касты, просто не мог бы не перейти на его сторону. И в 1930 году Ганди нашел такое дело: соль.

В то время в Индии британцы облагали добычу соли налогом, а это означало, что если кто-то в Индии хотел получить этот самый что ни на есть ходовой товар, необходимый для жизни человека, то он должен был заплатить британской короне пошлину. Более фундаментальную и более важную проблему, чем эта, найти было просто невозможно. Всем нужна соль. Ее можно найти на любой кухне, как в самом роскошном доме, так и в трущобах. А ведь это то, что на самом деле должно быть свободным от поборов. В конце концов длина береговой линии в Индии — более семи с половиной тысяч километров. На протяжении многих лет всё, что нужно было сделать, чтобы добыть соль, так это пойти на пляж, взять немного морской воды и вскипятить ее. Вуаля, у вас есть соль. Но при британском правлении колониальная администрация настаивала на взимании налога с соли. Поэтому Ганди вместо того, чтобы начать борьбу с армией британских военных и организовать вооруженное восстание, которое закончилось бы катастрофой, собрал всего семьдесят семь последователей и объявил о намерении пройти по городам и деревням Индии месячным маршем. Пройти вплоть до самого берега, где он и его товарищи-активисты планировали добыть соль из морской воды. И пусть бы англичане только посмели их остановить!

Сначала британского наместника, по всей видимости, не волновало то, что казалось ему пустяком. Несколько каких-то индийцев в набедренных повязках прогуливаются до пляжа? И что с того? «В настоящее время,» — писал наместник, — «эта соляная кампания сна по ночам меня не лишает.» Однако к тому времени, как марширующие дошли до океана, их ряды пополнились двенадцатью тысячами индийцев, помимо всего прочего мотивированных ненавистью к несправедливым налогам и ежедневным унижениям, которые англичане причиняли Индии. Но по большей части они были там, потому что нуждались в соли. Марш Ганди задевал за живое, и, как он и предсказывал, англичане не захотели использовать вооруженные силы для подавления мирного протеста из-за продукта первой биологической необходимости. В конце концов, как бы посмотрел на это остальной мир? И — что британцев пугало даже больше — как бы на это посмотрели десятки тысяч воодушевленных последователей Ганди? По мере того, как похожие демонстрации стали проходить по всей Индии, стало ясно, что власти сильно недооценили стратегию Ганди. «Также, как Британия потеряла Америку из-за чая,» — писала одна из американских газет, — «она скоро потеряет Индию из-за соли».

Поскольку соль была настолько базовой необходимостью, а проблема была настолько простой, соляной марш завоевал сторонников среди всех вероисповеданий и каст. Англичане, которые оказались застигнуты врасплох, были вынуждены уступить и позволить индийцам добывать соль без уплаты налогов. Когда колонизаторы сдались, Ганди одержал победу. А так как Ганди доказал, что он может оправдать надежды рядового индийца, он смог использовать свой соляной успех на новом уровне, в более крупных и важных сражениях, а именно, для окончательного изгнания британцев и независимости Индии. Ганди хотел жить в свободной Индии, но он знал, что он должен был начать с маленьких побед, не больших, чем крупинка соли.

Вот почему вы видите вокруг так много активистов, агитирующих за более качественную и здоровую пищу. А всё потому, что, независимо от религии, цвета кожи или политических убеждений, нет ни одного человека, который может прожить без пищи. Мы все связаны с пищей, она влияет на жизнь всех нас. На чью историю мы бы ни посмотрели. Будь то история Сары Кавана, шестнадцатилетней девочки из Миссисипи, которая убедила двести тысяч человек подписать свою успешную онлайн-петицию с требованием к компании “Гатораде” удалить из своего сухого напитка со вкусом апельсина химикат, который также используется в качестве огнезащитного средства, или история Вани Хари и Лизы Лике, блоггеров, которые провели аналогичную кампанию, потребовав у компании «Kraft Foods» исключить желтые красители из макарон и сыра. У еды есть особенная сила объединять людей. Люди на биологическом уровне связаны с вопросами здоровья и питания. И именно это в большей степени стало той причиной, благодаря которой Даг Джонсон смог выиграть свою борьбу с рекламой детского питания компании «Нестле» в 1980-х годах, или благодаря которой люди сегодня смотрят документальные фильмы, такие как “Двойная порция” Моргана Спёрлока и “Корпорация «Еда» ” Роберта Кеннера. Будь то еда или какие-то другие базовые потребности, активисты, способные найти какую-то повседневную вещь, которая находит отклик в душе как можно большего количества людей, всегда будут иметь преимущество перед теми, кто цепляется за гораздо более узкую систему.

Всё это приводит нас, конечно, к Харви Милку (по-английски его фамилия, кстати, значит «молоко»). Возможно, вы слышали об этом политике-первопроходце, который был первым открытым гомосексуальным чиновником в Америке. А если вы не слышали о нём, то может быть захотите посмотреть удостоенный Оскара фильм под названием «Харви Милк», в котором его прекрасно сыграл Шон Пенн. История Милка о многом: о мужестве, убежденности и самоотверженности. И прежде всего о том, как важно начинать с мелочей.

Ничто в первые четыре десятилетия жизни Харви Милка не давало повода предположить, что однажды он станет вдохновением для всех, кто серьезно заинтересован в правах человека и равноправии. Родившийся на Лонг-Айленде в консервативной еврейской семье, представляющей типичный средний класс, он с самого раннего возраста знал, что он гей, но прилагал все усилия для того, чтобы скрыть свою истинную личность. Он поступил на службу в военно-морские силы, сражался в Корее, а затем нашел работу сначала в страховой компании, а затем в крупной фирме, занимающейся ценными бумагами на Уолл-стрит. Эта будущая икона либеральной Америки даже выступала в поддержку крайне консервативного кандидата в президенты от республиканцев, Барри Голдуотера. Милк вряд ли был революционером, и на самом деле он однажды даже порвал отношения с парнем, которого очень любил, потому что чувствовал, что молодой человек слишком уж любил бросать вызов властям и попадать в передряги с полицией. Милк был успешным и уважаемым человеком, с аккуратно подстриженными волосами и полным шкафом изысканных костюмов. Но в то же время он был несчастен, живя во лжи. В конце концов ему это всё надоело: в 1969 году, в возрасте тридцати девяти лет он бросил работу, избавился от галстука, отрастил волосы и переехал на запад, в Сан-Франциско.

Город, который он открыл для себя, находился в процессе перерождения. К 1969 году в нём жило самое многочисленное гомосексуальное население среди всех крупных мегаполисов США. Такие районы, как Кастро, где в конце концов и поселился Милк, провожали свои старых жителей,ирландских католиков из рабочего класса, и приветствовали новых: молодых мужчин и женщин, приехавших в Сан-Франциско в поисках толерантности, раскрепощённостии всеобщей любви в духе идей хиппи. Здесь Милк почувствовал себя освобождённым. Потратив всю жизнь на то, чтобы держать свою сексуальность в тайне, он теперь был открыто принят окружением и хотел помочь другим гомосексуальным мужчинам и женщинам не стыдиться себя. Милк, у которого был популярный магазин фототехники, вскоре стал заниматься местной политикой. Его первой остановкой стал демократический клуб “Элис Б. Токлас”, который был самой влиятельной и единственной в городе политической организацией гей-сообщества. Милк появился с широкой улыбкой на лице и смелыми речами. Он был одним из тех многих молодых, талантливых мужчин и женщин, полных нескончаемого энтузиазма, которые в какой-то момент решают изменить мир к лучшему: Милк и его ближайшие друзья верили, что путь к победе заключался в правде. Говорить правду, поднимать важные вопросы, предлагать разумные решения и рассчитывать на хороших людей, которые выйдут и проголосуют за перемены — это путь победы.

Но всё было не так просто. В то время даже в Сан-Франциско гомосексуализм всё ещё был предметом табу. Сегодня, когда гомосексуальные браки уже не являются чем-то неприемлимым и признание гомосексуализма в американском обществе растёт, легко забыть насколько отличался культурный ландшафт, когда Харви Милк выдвигал свою кандидатуру на государственную должность. В начале 1970-х годов, когда Милк вперные мобилизовал все силы, однополый секс считался преступлением во многих штатах, а также был законной причиной для выселения из арендованных квартир. В 1973 году Американская Психиатрическая Ассоциация тогда ещё классифицировала гомосексуализм как психическое расстройство. Быть геем не воспринималось как что-то нормальное. Так что Милк проводил политический курс с твёрдыми принципами и устоями, который сбивал с толку, разочаровывал и даже возмущал многих рядовых избирателей.

Его попытка была, конечно, катастрофой. У Милка не было денег, не было команды, не было представления о том, как вести эффективную избирательную кампанию. Хотя ему удалось заручиться поддержкой некоторых гей-владельцев бизнеса, уставших от полицейского преследования, да и его личное обаяние помогло завоевать горстку новых сторонников, однако когда он баллотировался на пост мэра города в 1973 году, он занял десятое место из тридцати двух кандидатов. Тем не менее Милк упорствовал. Он обнаружил в себе талант к зажигательным речам и часто их произносил, говоря о преследованиях и несправедливости дискриминационного законодательства. Он хотел представлять свою общину и думал, что лучший способ сделать это — организовать всех геев вместе, в один политический блок и найти несколько ключевых союзников.

И снова он потерпел неудачу. Несмотря на то, что он смог стать более популярным, устанавливая отношения с профсоюзами и пожарными и встречаясь с обычными людьми на автобусных остановках и в кинотеатрах, этого было недостаточно. Хотя на этот раз он и немного приблизился к победе, став седьмым, но с разница с победителем в четыре тысячи избирателей все равно говорила о том, что Милк так и останется не более чем благонамеренным и талантливым активистом, занявшим определённую нишу.

Таковым он бы и был, если бы, наконец, не понял важнейший принцип поиска малых выигрышных поединков. Сначала Харви Милк делал то, что все мы делаем, когда страстно увлечены тем или иным делом, а именно, ведём смелые беседы и ждем, что люди нас будут слушать. Если вы читаете эту книгу, то я полагаю, что вы стараетесь хотя бы немного изменить мир к лучшему. В тот или иной момент своей жизни Вы, наверное, уже пытались подать петицию, организовать что-то, пройти маршем или сделать что-то ещё, чтобы привлечь внимание людей к той или иной важной теме. А может быть, Вы просто пытались убедить друга или родителя в том, что их политические взгляды совершенно неправильны. Готов поспорить на упаковку израильского творога, что я знаю, что случилось: вы страстно говорили о спасении североатлантического лосося, находящегося под угрозой исчезновения, или о покупке iPhone для хронически грустных болгарских сирот, а люди в ответ просто вежливо кивали.

Я, конечно, циничен, но только потому, что хочу быть предельно ясным относительно этого очень важного принципа ненасильственного активизма: а именно, донести до вас, что людям, всем без исключения и независимо от обстоятельств, просто наплевать.

И это не потому, что они плохие. Большинство людей порядочные, добрые и скромные. Они верят в бессмертные слова Лиз Лемон из телешоу «Студия 30», что всё, что каждый из нас на самом деле хочет в этой жизни, это жить в мире и есть бутерброд. Но у каждого человека также есть много всего другого в голове: работа и дети, большие мечты и маленькие обиды, а также любимые телевизионные шоу, которые нельзя пропускать и коробки, доверху забитые всякими штуками, которые нужно отправить обратно на Amazon. Вы можете подумать, что всё это глупости. Вы можете обвинить людей, которые привыкли решать проблемы только по мере их поступления и вообще решать только собственные проблемы, в слепости или даже аморальности. Худшие активисты из тех, что я видел, делали именно так. Это ни к чему не привело, потому что нереально ожидать, что люди будут заботиться о чём-то большем, выходящим за рамки того, чем они уже и так обременены. И любая попытка заставить их это сделать обречена на провал. Говорят, что Бенджамин Франклин заметил: “Всё человечество разделено на три класса: те, которые неподвижны, те, которые движимы, и те, которые движутся”. Полагаю, вы, читатель, именно тот, кто движется. Тогда Ваша задача — найти тех, кто движим, и заставить их присоединиться к Вам.

У вас, как у активиста, есть два варианта. Первый — сделать то, что начал делать Харви Милк, и попытаться собрать людей, которые и так более или менее верят в то, что Вы хотите сказать. Это отличный способ попасть в десятку лидеров в чём угодно. Тебе всегда гарантирована небольшая и полная энтузиазма группа поддержки, включая твоих друзей, соседей и бабушку, которая поддержит тебя, несмотря ни на что. Хорошее во всём этом методе это то, что вы всегда чувствуете, что вы правы, справедливы, чисты в своих намерениях и хороши. Недостатком же является то, что вы никогда не выигрываете.

Другой вариант намного лучше и, на удивление, не намного сложнее. Требуется слушать людей, чтобы понимать, что их беспокоит, и разворачивать общую активность. Милк, чьё упорство в конечном итоге помогло ему попасть в Городской совет Сан-Франциско, понимал, что натуралов совсем не волнует борьба гомосексуалистов за равные права. Эту схватку нельзя было выиграть, только говоря о справедливости и равенстве. Милк хотел зайти с другой стороны. Поскольку даже святые христиане-евангелисты смотрели на общество геев Сан-Франциско как на всё зло Америки, Милк решил сфокусироваться на том, что яро ненавидит каждый житель Сан Франциско: собачье дерьмо.

Беседуя с людьми, Милк выяснил, что качество их жизни зависит не столько от их душевного спокойствия, сколько от чистоты подошв. Практически все считали, что неубранные собачьи какашки в парках — это худшее, что только можно представить. Это был Враг Народа Номер 1. Пару лет назад в подобной ситуации Милк разразился бы пламенной речью о том, что проблема собачьего дерьма ничего не стоит по сравнению с бедами геев, которых притесняют только из-за тех, кого они любят. Но он стал умнее. Он понял силу уличного театра и публичных мероприятий.

Милк пригласил журналистов в один из парков, сообщив, что хочет обсудить кое-какие вопросы о законодательстве. И как только встреча началась, Милк обратился к камерам, сделал шаг… и будто бы внезапно наступил в огромную кучу. Он поднял ногу и уставился на неё в безмолвном ужасе. Конечно, на самом деле Милк приехал на час раньше, изучил парк на предмет экскрементов и тщательно наметил свой маршрут. И вот, прямо с этой поднятой ногой, Милк произнёс короткую, но эмоциональную речь о том, как же ему, как и всем жителям Сан-Франциско, надоела эта вонючая проблема, и что он обязательно с ней разберётся. После этого его засыпали письмами восторженные горожане.

После всех попыток борьбы Милк уяснил: ввязывайся в ту битву, которую сможешь выиграть. Сражаться за права геев в городе натуралов было тяжело. А вот взяться за масштабную уборку какашек — легко. Всё что нужно — пластиковые пакеты. И с этого момента ты будешь выглядеть человеком, который добивается результата, и которого все будут слушать. И вот когда Милк завоевал доверие аудитории, он был готов говорить о более внушительной проблеме — правах геев. Когда наконец Милк вошёл в Сити Холл в 1977 году под руку со своим бойфрендом, он сказал такие слова: «Вы можете стоять и бросаться кирпичами в Глупый Холл. А можете сделать что-то самостоятельно»…

Если вы хотите победить, втяните людей в своё движение. Поймите: без них победы не будет.

Итак, Милк заполучил благодарную аудиторию жителей Сан-Франциско и теперь мог работать над серьёзными проблемами. Национальному движению за права геев понадобилось время, чтобы ухватить основную идею Милка, но это всё же произошло. В 1980-90-х годах их усилия были направлены на то, чтобы организоваться в изолированную политическую фракцию, и некоторые люди поддерживали их, присоединяясь на маршах или помогая в законодательных вопросах. А потом случилась эта история с Милком. Лидеры движения стали мыслить не с точки зрения моральных абсолютов, а с точки зрения мотиваций. Они поняли, что их поддерживают те люди, кто каким-то образом связаны с геями. Остальные просто не замечали проблем гомосексуалов: ни эпидемии СПИДа в 1980-х, ни тщетных попыток борьбы с юридической дискриминацией. Большинство людей не геи, а значит, у них полно других проблем. Но всё изменилось, когда движение стало освещать проблемы языком, который был понятен и натуралам.

Чтобы привлечь гетеросексуалов, общество геев призвало выйти на марш родителей геев, их сестёр, братьев, друзей. Раньше парады были похожи на сборище персонажей из группы Village People, носящих зажимы для сосков, под лозунгами типа «Мы такие! Мы не как все!» Теперь же вы с лёгкостью можете обнаружить на таком параде американцев среднего возраста с баночками пива, которые несут плакаты со словами поддержки своих детей, которых они любят несмотря ни на что. И если такой закоренелый республиканец, как Дик Чейни, выступает в защиту однополых браков, потому что любит свою дочь-лесбиянку, можно точно сказать, что общество меняется.

И всё это — результат простого стратегического расчёта: точно такой же провели члены движения за гражданские права на юге Америки несколькими десятилетиями ранее. В 60-е годы в Нэшвилле, Теннесси, активистом этого движения был Джеймс Лоусон. Он понимал, что белая часть общества Нэшвилла была против равных прав с чёрными, потому что они боялись их и даже считали кем-то вроде животных. Лоусон предложил своим студентам дресс-код и велел вести себя, как леди и джентльмены, когда они выходили на протест. Нужно было показать белым, что все их страхи беспочвенны.

Когда активисты Лоусона приходили обедать в столовые, он рекомендовал им отвечать как можно мягче на выпады в свой адрес. Он рассуждал, что если активисты начнут бросаться на полицию, которая приедет их арестовывать, то белые убедятся, что не напрасно боятся чёрных, и гражданские права останутся для них далёкой мечтой. Но если они сохранят достоинство и самообладание, пока белые бьют их или выливают молочный коктейль им за шиворот, всему миру станет понятно, кто тут ведёт себя, как животные. Может быть, тогда нейтральные белые изменят своё мнение.

Лоусон знал, что для победы в ненасильственном движении важно привлечь массы. В его случае важно было показать большинству белых Нэшвилла, что чёрные — точно такие же люди. Движение за права геев по-настоящему развернулось, когда люди перестали видеть в них фриков с ярким макияжем и в непристойных одеждах, а поняли, что это такие же американцы, заслуживающие своего места в обществе. Движение стало менее ярким, зато куда более эффективным.

Джеймс Лоусон понимал, что хоть его дело и правое, ключ к достижению победы — постепенный подход. Он не пытался дотянуться до Луны, не стремился к тому, чтобы полное и безоговорочное равенство наступило прямо завтра. В церкви перед маршем он говорил своим людям: «Мы не станем требовать, чтобы белым и чёрным было разрешено вступать в отношения, потому что мы не хотим вступить в бой за это». Конечно, этого тоже стоило добиться, но не сейчас. В 1960-х была возможна отмена сегрегации — но не межрасовые браки. Однако Лоусон и его люди были уверены — придёт время и для этого.

Вспоминая молодые годы, когда мы с единомышленниками играли в кошки-мышки с силовиками Милошевича, я вспоминаю и наши размышления о том, какие битвы мы можем выиграть, а какие только станут тратой времени и сил. Многие считали, что выбирать лёгкие битвы — это поступаться принципами ради чего-то простого и бессмысленного. Другие считали, что любую битву, в которую они ввязываются можно выиграть. Но всё это неверно.

Для начала предположим, что все люди не мотивированы, апатичны или враждебны. Потом возьмите лист бумаги и нарисуйте линию, обозначающщую проблему. Обозначьте себя по одну сторону линии и постарайтесь представить, кто будет стоять на этой же стороне рядом с вами. Если получилось всего несколько человек — начните с начала. Когда в результате получится, что на одной стороне стоите вы, ваши друзья и почти весь мир, а на другой — горстка злодеев, значит, вы выиграли.

Мой друг Иван Марович называл это «линией раздела». Постарайтесь сделать так, чтобы она дала вам как можно больше союзников. Ицик Алров, например, выяснил, что все в Израиле любят творог, но ненавидят платить за него баснословные деньги. Он нарисовал на салфетке свою собственную «линию раздела», поместив с одной стороны всех израильтян, а с другой — жадных руководителей. Харви Милк сделал нечто подобное, поставив на одну сторону всех жителей Сан-Франциско, а по другую — всего несколько собак.

Этот принцип я наблюдал везде: от Тбилиси до Хараре, от Каракаса до Янгона. Люди и движения, которые умеют разбивать свою стратегию на маленькие несложные задачи, более успешны, чем те, кто выкрикивает банальности и громко стучит в барабан. Но всё это — только половина пути к победе. Другой половиной должно быть то, что ты сможешь предложить своим новоиспечённым последователям, то, во что они смогут верить. А для этого нужно иметь широкое видение завтрашнего дня.